1.

        Утром, едва я пришел на работу, в кабинет ворвался взъерошенный мужик.

– У меня крыша рухнула, – он обречённо махнул на окно.

Я тоже посмотрел туда. Потом на его облезлую шапку.

– Где упала? – и помешал ложечкой в стакане.

– Там… – он посмотрел на потолок, словно ожидая видеоповтора.

– Адрес?

Он назвал. Старенький микрорайон, двухэтажки, построен во времена нефтяного освоения.

Я позвал нашего фотокорреспондента, Аркашу:

– Собирайся, поехали снимем катаклизм!

Появился ответсекретарь:

– Я вас не пущу! Это методы западной журналистики, жёлтая пресса.

Спорить с замшелым коммунистом не хотелось, отпустил Аркашу.

Позвонил в горбытуправление, замдиректору, сорокалетней женщине:

– Ольга Николаевна, у вас фотограф есть? на полчаса, наш заболел…

– Дима, для тебя всегда…

С Ольгой Николаевной мы недавно бухали, её едва не изнасиловал мой приятель. Рассчитывая, что изнасилует в следующий раз, она во всём шла мне навстречу.

Договорились встретиться через полчаса у крыльца дома обрушенца. Что сидел у меня в кабинете.

Мы прыгнули в «Ниву» к мужику и поехали. Люмьер уже был там. Поднялись на второй этаж, зашли.

– Э-зз-ззз, брат, да у тебя тут апокалипсис! – я поглядел на пролом в потолке. – Седьмой ангел к тебе вломился.

– Чего? – не понял мужик. Жена убирала осколки.

Зрелище было страшное. Будто в дом угодил небольшой танк с десантного самолёта. Доски веером спускались сверху, едва не касаясь пола, всюду выпячивалась дранка, ковёр был засыпан штукатуркой и обломками люстр, с хрустальным переливом.

Через пару дней, в еженедельном обзоре, я отразил событие – для статьи фактажа не хватало, да и не дали. Пришлось ограничиться парой выпадов, написал: «Хорошо бы начальника ЖКК упрятать туда, где потолки покрепче, чем в подведомственных домах…» – с намёком на тюрягу.

Коммунальщикам это не понравилось, заклубился рой; собрали собрание. Раньше газете следовало как-то отвечать, вот, сделали сход. Пригласили меня, без опыта, одного. Хоть не обязан, попёрся, ладно, догадался, у Ольги Николаевны фотографии забрать.

Кворум гудел. Меня усадили в центр зала, думал, вот-вот наступит суд Линча.

Первой выступала профорг. Выступала жалостливо, говорила – всё ложь, –присутствующие гневно оглядывались на меня. Справа сидела баба с фингалом, видимо, дворничиха, презрительно косилась; хотел зарядить ей во второй зрачок, для пропорции, но побоялся: замесят.

Вторым взял слово главный инженер. Начал как Лучано Паворотти, с надрывом. Не оставил от меня – вернее, от публикации, – камня на камне. Тоже говорил: ложь, там, на потолке, всего трещинка, никакого провала. Достали журналюги, сволочи, всё врут. Синюшная баба нацелилась мне в горло.

Я достал из полушубка заготовленные снимки, протянул ей: «Посмотрите, разве это трещинка?» Остальные фотки передал парубку впереди. Они сразу расползлись по залу, вызвав гул.

Главный инженер уловил настроение, сменил тон. «Конечно, в нашей работе есть недостатки, но мы будем исправлять, – резюмировал он. – Редакция нам поможет, мы ей благодарны за критику».

Расстались друзьями.

«Твари, – думал я о коллегах-сотоварищах, выходя из красного уголка. – Сфотографировать не дали, и отправили одного, как Милоша Обилича, ни о чём не предупредив. Хорошо, хоть на них не понадеялся, подстраховался… Потолок уже заделан, и как докажешь, что написанное правда?»

Мужик тот, которому крышу отремонтировали, конечно против ЖКК не попрёт. В таком старом доме это самоубийство. Как, впрочем, мой поход к коммунальщикам, если б не фотоснимки. Спасибо Ольге Николаевне, которую едва не изнасиловал мой друг. Надо будет сказать ему, чтоб не сачковал.

2.

– Слышал, к нам Беседина приезжает? – вызвал в кабинет редактор. – Пойдёшь брать у неё интервью.

Беседина вторая певица романсов после Жанны Бичевской. А может первая, – не разбираюсь в их иерархии.

– Будь трезвым и побрейся, – напутствовал редактор. – Возьми блокнот и на всякий случай диктофон. Купи коробку конфет, вот деньги.

Самое трудное быть трезвым, но я постарался.

В нужный день, вечером пришёл к Дому культуры. Толпа была невообразимая. Знать малого пошиба.

Редактор сидел на первом ряду, рядом с ответсекретарём. Возле – несколько партийных бонз. Элита.

Когда, к концу концерта, я, опираясь на бархатные спинки кресел, двинулся к кулисам, редактор прошептал вслед:

– Допроси её как следует… и вопросы поумнее, чтоб не думала, что ложкомойники тут, – он бывший работник НКВД.

Ответсекретарь захохотала беззубым ртом, зубы ей выбил редактор во время последней пьянки.

Певица сидела в кресле, томно обмахиваясь шалью. Я подарил конфеты, расстелил блокнот. Беседуем.

Возле нас всё время крутится назойливый мужик, мешает мне с расспросами.

– Послушайте, вы отец что ли ей? – осаживаю его.

– Нет, муж, – перекорёжился он, и больше не докучал вмешательством.

«Господи, – вспыхнул я. – Она же называла его Виктором или Юрием. А она Ильинична! какой он может быть ей отец… ну ты и чухан!»

Она тоже передёрнулась. Но я взял себя в руки, и далее интервью прошло плавно, мы попили чаю, посудачили о коллизиях артистической жизни, мирно расставшись. Я покинул гримёрку.

«Господи, ну ты и лошара!!! – ругал я себя, выходя на улицу. – Такой ляп допустить, неужто куриными мозгами не мог додуматься?! Ну и лох!»

Как бы то ни было, это непростительный ляп, особенно, если набираешь силу.

Интервью вышло, им зачитывались, я стал провинциальной знаменитостью. Но дело осложнилось другим: тот мужик умер. Через два дня, в Нягани или Советском, он скончался не выдержав моего вопроса.

– Это ты его добил, – сказал редактор, постукав папироской о стол. Как бывший работник НКВД, он всё валил на меня, даже Тунгусский метеорит.

– Я думаю, такой вопрос ему многие задавали, – я взял у него папироску. – Хотя, нехорошо…

Теперь, когда вспоминаю ту историю, мне всегда досадно за промах. А умер он, скорее всего, по возрасту. К тому же, если память не изменяет, фронтовик.

 

КОНЕЦ.