Подходит ко мне на Маёвке Федосеева:
– Слушай, я одну историю знаю, только не вздумай кому рассказать!
– Что ты, ты же меня знаешь – могила… Никому!
– Короче, было в общаге, – Федосеева озирается на кусты, – пошли Шестопалов с Титовым к девушкам, в соседний блок. На новогоднее пиршество. И подарок прихватили – полную сковороду жарева – картошку, запечённую в яйцах. Подарунчик. И полезли через балкон, ведь лифт тогда отключен был.
Да, лифт на праздники вырубали. Коли забудут – тут же в кабинку, с дискотеки, набивалась полная толпа гуляк. Человек двадцать. Догнаться винищем наверху.
Лифт, естественно, застревал, звали пьяного лифтёра. Там, изнутри, все мычали и хрипели, пели «Интенационал» и дым валил через щель. Пьяный лифтёр приходил, высвобождал, а если забывал отключить, – через пять минут снова забивались. Застревала новая двадцатка. Так же пели «Марсельезу», снова курили, взывали о помощи. Если пьяный лифтёр не приходил, то друзья прибегали, ломали монтажкой, и кабинка висела меж этажами, как нутро в преисподнюю.
Так каждый праздник.
– И вот, – продолжила Федосеева, – лифт не работал, и они полезли через балкон.
Шестопалов нёс сковороду, и зацепился – то ли за балконный крюк, то ли за бельевую верёвку, и скорода перевернулась. Еда эта, толстая лепёшка, выпала прямо на пол. В пылищу, там стекло, грязь. Помнишь, какая грязь на балконе была? – она посмотрела на меня.
Я кивнул:
– Не пройти.
– Так вот, – Федосеева снова заозиралась, – эта картофелеяичница рухнула на пол. А Титов Шестопалову говорит: «Виталик, не волнуйся, всё равно никто не видел! Подними её обратно, и упакуй!» Шестопалов поднял, упаковал, примял пальцами. Пережарено, хорошо улеглась, но вся в пыли. Титов говорит: «Ерунда, Виталик, принеси тряпочку с кухни, сейчас мы её протрём, чтоб блестела!»
Федосеева нервно достала папиросу и закурила:
– Вот, Виталик побежал за тряпочкой. Нигде не нашёл. Потом пригляделся: на кухне, возле плинтуса, под раковиной лежит. Подобрал. Под отряхнул. Кран открыл – а воды нету. Ты же знаешь – на праздники воды не бывало. – Федосеева посмотрела на облака.
В самом деле – в праздники вода до девятого этажа не доставала. Я кивнул Федосеевой.
– Титов говорит: «Виталик, беги к туалету!» – и Виталик побежал к туалету. Там открыл крышку унитаза, и смочил. В унитазе всегда вода есть. Титов говорит: «Молодец, Виталик!» – представляешь, какие аферисты?! – Федосеева снова поглядела на меня. – Яичницу протёрли!
– А потом, – Федосеева вытерла пот от ужаса, – Титов говорит: «Смотри, Виталя, ещё красивее стала, даже блестит! Только отчего-то покраснела». А Шестопалов лоб чешет: «Дак тряпочка цвет даёт, она красная, линяет!» А Титов: «Ничего, скажем девочкам – красного перца набухали. Что нам для девочек перца не жалко. Перец дефицит!»
– Ужас, – вздохнул я, и тоже вытер лоб.
«Протри, Виталя, ещё протри! – сказал Титов. – Пусть видят, что мы не жадные».
В этот момент, к нам, на Маёвке, хотела подойти Беззубова, но мы ей замахали враз: «Пошла, пошла, лесом! видишь, разговор секретный!»
Беззубова слиняла, а Федосеева резюмировала:
– Представляешь, какие сволочи – вывалянную в пыли девочкам жратву принесли!
– И девочки ели??? – я с содроганием посмотрел на неё.
– Ели! – она затарабанила пальцами по лавочке. – Годзевич, рассказывают, огромный кусок выдрала, а Коротовская с Красновой чуть не подрались… представляешь, там же всё блюдо в инфузориях!
– Подожди, Оля, – я тронул Федосееву за рукав, – а Титов тоже ел?
– Нет, не прикоснулся. А Шестопалов для маскировки причастился чуть-чуть, а потом пошёл в туалет и выплюнул. Титов только огурцы поел, Годзевич с Магадана прислали. У неё тётя в Магадане огурцы выращивает.
– Вот, гады! – я хлопнул ладонью о ладонь. – Подожди, Оля, – повернулся к Федосеевой, – а как ты узнала? Шестопалов в постели рассказал?
– Да нет, что ты… он в постели только мычит. – Федосеева погладила грудь и ласково посмотрела вдаль. – Это ж над нашим балконом было. Я вышла покурить, а они как раз сковороду уронили. Я всё и слышала. А потом девочек расспросила. Всё чётко слышала, как Шестопалов за тряпочкой бегал. И с тобой делюсь. Только ты никому.
– Конечно, никому! – я тоже от нетерпения погладил грудь. – А Титов с виду приличный.
– Он этой пакостью и командовал! – с убеждением завершила Федосеева. – Может, он Шестопалова специально и подтолкнул? и все огурцы у Годзевич сожрал. Последние, что тётя прислала.
Снова хотела подойти Беззубова, но мы её опять отогнали: «Да отойди же ты, наконец! Вот, докопалась!»
Такая жуткая история в общаге была. Я пообещал Федосеевой никому не рассказывать. И вы не рассказывайте. Такая мерзость всплывает спустя годы.
Запись от Дмитрия Хоботова