Петрович открыл рекламную фирму, и она – как всё, к чему он прикасался, – была пронизана сумасшествием.

– Помоги, – попросил он съездить в торговый центр, замерить место под рекламный слоган. Для какой-то чайной-забегаловки.

Я поехал. Местечко было пакостным: длинный тридцатисантиметровый выступ вдоль стены на уровне глаз – над ним и предстояло вешать. Пока же мне приходилось лазить орангутангом, с рулеткой, чтоб определить габариты вывески. Если б не бабы-бижутерщицы, торгующие рядом, и поддерживающие меня швабрами, я б пятьдесят раз упал.

Намучившись, поехал к Петровичу:

– Ух, там и опасно!!!

– Ну уж опасно! – прицокнул он. Для него, как для умалишенного, опасностей не существовало.

В следующий раз, дав мне работника Андрея, послал вешать.

Андрей, малый с перегаром, оценив работу, заверил:

– Херня! повесим… не такое вешали! – и бахвальски посмотрел на меня и бижутерщиц. Чем успокоил.

Я стоял на площадке, подавал ему шурупы, пока он щеголял по пандусу, – иногда придерживал за лыточку. Чтоб он не покалечился. Стало жарко, и я решил стянуть пуховик, засунуть за никелевый поручень, идущий вдоль лестницы.

Напарник почти загнал все шурупы, оставался последний. Пока я втискивал одежонку, раздался хлопок – не хлопок, даже взрыв! – будто противотанковую мину рвануло. Посетители шарахнулись, я поднял глаза: Андрея не было!

Куда ж он мог исчезнуть через узкую щель?

Я подумал: провалился в преисподнюю. Андрей жил с тещёй, двумя детьми, сестрой жены и четырьмя племянниками; и это было лучшим уходом. Зачем докучать родичам занудливой старостью?

Между тем, снизу начались крики, усиливались, превращаясь в визг и гвалт. Похоже, черти начали его уже жарить.

Огибая закутки, я побежал вниз. Там оказался торговый зал, огромный, – о котором мы не подозревали, – куда угодил мой напарник. Он врезался в прилавок с дачными принадлежностями, для любителей походов и шашлыков, едва не убив продавца.

Она визжала, остальные тоже орали, беременная держалась за сердце. Перепуганные, бабы приняли его за бесовского коршуна, провестника конца света. Правда, не с копьём, а шуруповёртом.

Он лежал и громко стонал, держась за задницу. Повезло: едва не угодил в пирамиду, треногу, увенчанную рекламными шампурами. Ятаганы отблескивали металлом в небо, и пронизали б его как первобытного мамонта, возьми он чуть левей. А так снёс задницей мангалы – они валялись рядом – и врезался башкой в гранит. Ещё раскидал щипцы, кочерги, заступы и прочую херню.

Голова, врезавшаяся в половой гранит, почти не пострадала, если не считать ссадин, кровоточин, синяков, сместившегося набок носа, и парочки царапин. Осколки шуруповёрта теплились рядом. Я поднял глаза: сквозь разломанный потолок витали какие-то кабеля, мрак, конструкции. Они и спасли придурка, упавшего с шестиметровой высоты.

Тут же стояли горки с журналами и принадлежностями женского спецназначения. Я схватил трусы «неделька» и начал промакивать Андрею ушибленную башку: лоб – четвергом, щёки – пятницей, лиловые нос и уши – вторником, подскулятину – средой. Кровь поутихла. После этого взял с полки прокладки и смахнул лужицу под ним.

Так, избитого и покоробленного, доставил его домой.

Петрович удивился, что мы упали; хотя у него падали каждую неделю. После последнего случая он едва не уехал насовсем за границу.

– Хорошо что был пьян, не разбился, – прицокнул Петрович. – Говорил я ему: выпей ещё!

Наш Икар пролежал на больничном шесть месяцев. И ещё остался должен Петровичу за сломанный шуруповёрт. А тёща так и не померла.

Запись от Дмитрия Хоботова.