Во времена нефтяного освоения случалось такое: буровые вышки вспыхивали как факел. Ударит фонтан, бросит в небо углеводородным селем, – кто-то схватит с перепугу гаечный ключ, долбанёт по гайке… и пошла искра! – взметается огненный столб до облаков… все сгорают заживо.

Потом появились безыскровые инструменты, дело уладили, а пока множество проходчиков гибло. Один буровой мастер бросился вниз прямо с вышки, обе почки отшиб, одну удалили, дали звание Героя Соцтруда. А сколько неслышно кануло?

О том не писали – катастроф, пожаров, как и секса, в СССР не было.

С одной буровой в аэропорт привезли девять человек, в цинковых гробах. Борт из Тюмени прибыл в полночь – меньше шуму. Пилоты-асы тогда летали, пятьсот километров в темноте могли пройти. Развернулся Ли-2, присел, подрулил к вокзальчику, люди ждут.

Кладбища были ещё необустроены, решили мертвецов на Большую землю отправить. Покойников, как и живых, тянет к родству.

Хоть и тайно сделали, а целый городок провожать вышел. В аэропорту – таёжном, малюсеньком, – собралась толпа.

Лютый мороз, а к аэродрому вывалило множество народу: всем хотелось почтить погибших. Люди мялись на снегу, включая детей, прижимались к сетке рабица, чтоб разглядеть, занести фрагмент в сердце. Таков обычай.

Пронесли девять домовин, подняли, блеснули они с трапа – пред чревом самолёта – последним серебристым блеском… и утонули навек.

Взревел моноплан, поднялся в небо, дал два круга – в знак уважения мёртвым и их собратьям живым, развернулся, улетел в столицу нефтяного края. И те, девятеро, тоже попрощались с землёй – малой и Большой. И, наверное, ушли к звёздам – ведь по поверью, у каждого стоя. Миллионы их.

– Молодые ишшо, им жить да жить… – прошамкала бабка, перемотанная шалями. Рядом заплакал ребёнок.

А люди расходились, и в памяти звучал рокот самолёта; мерцали огоньки на крылышках – зелёные и красные.

А нефть, ради которой они погибли, мимо прошла. Родные и близкие так в нищете и живут.

Запись от Дмитрия Хоботова.